Кому-то уже рассказывала, что меня поразил недавно просмотренный фильм "Эйфория". Особой гениальности автора не заметила (многое напоминает парижанку "Амели"), однако фильм яркий, эмоциональный. Красивый. Поискала в интернете информацию об авторе - Иване Вырыпаеве и на его официальном сайте wwwvyrypaev.ru наткнулась на несколько пьес, весьма интересных. К примеру:

Иду по парку и вдруг, вижу любовь. Кругом столько любви, очень много. Любят две собаки, кошки, парочка снегирей на ветке, голуби ворковали, воробьиха с воробьем у колодца, галки, червяки в луже, словом, весь парк был полон любви. Я замер от восторга, а слон сказал: может, проглотишь меня, в этом городе мне очень одиноко? И я сразу все понял. Конечно, у нас в Сибири для собаки всегда найдется собака, для снегирихи снегирь, для голубя голубь все они есть друг для друга. А для слона? А слоны то у нас редкие животные. И я понял, что он одинок. Тогда я взял и проглотил его. Я ведь, честно сказать, тоже одинок.

"Город, где я"

- Ну, да а если б и можно было жениться, то все равно, я бы не отдала свои ноги тебе в жены, ни сейчас, не в шестнадцать, не в шестьдесят пять лет.

- Это почему же? Разве, я ногам твоим не понравился, я ведь, красивый мужчина, сильный, и умею очень, очень сильно любить.

- Знаю. Я знаю, что ты можешь любить, я это сразу поняла, как только вошла к тебе в палату. И хотя ты лежал весь в говне, и пристегнутый ремнями к кровати, я как-то сразу поняла, что ты можешь очень сильно любить.

- Женские ноги, как красная икра, соблазнительно переливаются на солнце, но при этом остаются все такими же липкими, одна икринка к одной, и даже их стройность и их манящий силуэт в черных колготках, не разъединяет их, - две женские ноги, есть одно целое, женские ноги затянутые в черный капрон, есть само по себе явление, вне всякого тела, вне зависимости, какое это тело, вне зависимости от тела вообще, женские, в черных колготках ноги, есть самостоятельное целое, и поэтому их можно любить отдельно от женщины, которой, они принадлежат.

- Сгорело мое сердце, а в нем две собаки. Одна -- маленькая шавка, которая все время меня боялась, а вторая, - огромная сучка, которую, всю жизнь боялась я. Все сгорело синим пламенем, ничего не осталось у меня в груди, так что я целый час с небольшим, жила с леденящей пустотой в груди, жила с дырой вместо сердца,  целый час с небольшим, дул ветер, святое место в моей груди пустовало, но такое место пустым быть не может, и вот уже в груди моей, появилось нечто новое, может быть новое сердце, а может быть, новые настенные часы с маятником. Качается, качается маятник. Кружится, кружится моя голова. Любовь из грязной весенней лужи превратилась в летний месяц июль. Вода в голове высохла, страхи и домыслы прошли. Я вся стала любовью, я вся и есть любовь. Вот я - любовь, лежу на столе. А любовь, это пища. Любовь - это блюдо на праздничном столе. Вот я, слегка не прожаренная любовь, лежу куском "венского шницеля" на столе в ожидании своего часа. Лежу летней, июльской любовью на сервированном столе и жду своего часа. Жду, когда мною насытятся те, кто любит подобную кухню. Лежу хлебом и вином, на обеденном столе и жду, когда меня съедят. Я ко всему готова. На месте моего сгоревшего сердца святые дары. Делайте со мною, все что необходимо. Я ко всему готова, я пришла.

"Июль"